ВЛАДИМИР МАЧИНСКИЙ
Эта акция возникла из трех импульсов.
Два года назад 11 января 2014 года я совершил поездку в Большие Хухли. Эта поездка была
частью совместного произведения «Город друга», созданного вместе с Андреем Кузькиным и
Машей Сумниной. Главной идеей этого произведения было разложить произведение на
составляющие элементы: образ, поэтику и структуру. Один создавал первоначальный
творческий импульс, другой создавал структуру произведения, а третий наращивал поэтику и
личное содержание. Третий участник, живущий в другом городе, одновременно становился
адресатом и соавтором. Маша Сумнина и Андрей Кузькин, живущие в Москве, сформулировали
для меня творческое задание, а я его исполнил. Целью и конечной точкой этого произведения
я видел именно Большие Хухли. Мне было поручено в течении 26 дней написать 26 писем. Эти
письма я назвал «известями», что с одной стороны привязано к старой печи по переработки
извести, находящейся в Больших Хухлях, а с другой стороны, указывает на письма, как на
известия из другого города (в русском языке слово «известь» и «известие» схожи). Я должен
был предпринять поездку в Хухли и сделать уникальную стеноп-фотографию с помощью
самодельной камеры обскура и задокументировать свою поездку. В результате появлялась
своеобразная символическая структура произведения: текст, объект и изображение. Именно из
этих элементов и состоит художественное произведение по мнению одного из пионеров
концептуального искусства Джозефа Кошута.
Позднее, в ноябре 2015 года я искал с помощью поисковика Google упоминания о Хухлях и
случайно наткнулся на произведение писателя Михаила Айваза «Другой город». (Любопытно,
что само слово Google в Латвии произносят как «хухле»). Вот фрагмент текста, который я нашел:
«Это было откровение, дошедшее к нам от сфинксов, которых мы видели лежащими на
облупившемся металлическом каркасе кровати, стоящей посреди пустого заснеженного поля
над Хухлями, когда нам было восемнадцать лет, во время нашей обычной прогулки; начинало
темнеть, и за хмурой снежной равниной по сливенецкой дороге скользил свет автомобильных
фар; в конце концов мы забыли откровение, которое пронзило нас, как раскаленное лезвие
меча; и теперь о нем лишь изредка напоминает голос, который рождается из таинственного
гудения гигантских ос, без устали злобно бьющихся в сумерках в обратную сторону зеркала». Это
совпадение, как названия (в русском языке слово «другой» и слово «друг» очень похожи), так и
само упоминание о Хухлях привело меня в сильное волнение, и я предложил провести Маше
Сумниной одновременно две акции - одну в Москве, другую в Праге. Дальнейшее чтение
произведения показало удивительную, почти мистическую связь между образным строем моих
26 писем и романом «Другой город». Эти совпадения читаются как на буквальном уровне
совпадения образов в текстах, так и на более обобщенном уровне.
Третий импульс глубоко личный. 21 июля 1983 года я лежал на широком подоконнике в старом
доме своей прабабушки Надежды Гавриловны Плотниковой на проспекте Ленина в
Свердловске и наблюдал, как по проспекту движется торжественное шествие участников
трансконтинентальной экспедиции газеты «Советская Россия» на собачьих упряжках. Нарты
были заменены на специальные возки на колесах, и их везли по проспекту Ленина полярные
лайки, именно эти возки использовались в экспедиции, когда двигаться на нартах из-за таянья
льдов стало уже невозможно. Вот как описывает эту экспедицию Википедия: «Путешественники
преодолели путь длиною около 10 000 километров, двигаясь на собачьих упряжках на запад
вдоль арктических берегов России, от села Уэлен <https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A3%D1%
8D%D0%BB%D0%B5%D0%BD>, самого восточного населённого пункта страны, до Мурманска.
Экспедиция продлилась восемь месяцев, три из которых путешественники прошли в условиях
полярной ночи… Они стали использовать традиционную, сделанную из шкур, одежду ненцев
<https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B5%D0%BD%D1%86%D1%8B>, в которой спали
прямо на снегу: на бельё они надевали малицу - пошитую из оленьего меха длинную, до пят,
одежду, с капюшоном и варежками, а ближе к весне перешли на кухлянку - недлинную, по
колено, куртку из оленьего меха. На ноги они надевали плотно облегающие брюки-сапоги,
сшитые из меха нерпы. Отказ от горячего питания позволил им не везти на нартах примусы и
топливо, но теперь путешественникам приходилось питаться той же едой, что и их собакам:
сырой струганой рыбой и копальхеном <https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D0%BF%
D0%B0%D0%BB%D1%8C%D1%85%D0%B5%D0%BD> - разрубленным на кусочки гнилым
мясом моржей и тюленей».
Этот текст хорошо в общем отражает все что есть в акции. Я понимал, что сейчас не сделаю что-
то основанное на сильном чувстве , и поэтому главным мне хотелось сделать протяженность,
длительность действия. Сделать все этаким копальхеном: где внутри болтается замороженное
и сырое. В качестве главной темы я выдумал несуществующего философа и написал его
биографию. Помимо этого мне хотелось сделать объект, как будто бы произведение этого
философа. И третьей частью моего произведения был путь. Путь в 10 тысяч километров, жизнь
этого философа, мой путь на горе в Хухле. Я хотел как-то использовать фотографии
произведений с тиграми, которые нападают, от начала времен до наших дней, но потом
отказался от этого. Удивительно, что все произошло совершенно в обратном порядке чем я
задумывал. Я думал, будет такая последовательность: объект, текст, путь, фотография. А
получилось наоборот: фотография, путь, текст, объект.
Теперь расскажу как все было. Мы приехали в Хухли. Собачья тема удивительным образом
проникла в дорогу туда - с нами ехала собака с голубыми глазами (у сибирских ездовых тоже
голубые глаза). Забравшись на холм я зачитал первую часть текста и разместил на месте, где
два года назад стояла камера обскура, такую фотографию:
Потом я достал 8 табличек из ржавого железа с названиями произведений выдуманного
философа и мы пошли вдаль от вершины холма по присмотренной мне дорожке между
кустами. По дороге я разместил все эти восемь табличек на земле. В основном в снегу.
Пройдя вышку для охотников мы оказались на небольшой полянке, к которой стекались три
тропинки. Я это место присмотрел заранее, но почему-то сомневался. Хотя в день акции я вдруг
ощутил необыкновенные чувства именно на этой полянке. Я положил черную ткань на снег,
достал 4 белых молотка (которые сам изготовил из деревянных ручек и самодельных
наверший), белую фигурку собаки и белый деревянный ящик. Потом я попросил нашего друга
Давида прочитать биографию философа и затем приколотил 4 молотка к ящику. Сориентировав
ящик относительно севера и юга, я положил в него фигурку собаки. Получился такой ящик на
ножках из молотков. Я забыл сказать, что на днище ящика я написал иероглиф МУ. Вот и вся
акция.
БИОГРАФИЯ ФИЛОСОФА:
Иван Платонович Просвирин-Мирский (10 сентября 1883 года, Белая Церковь, Киевская
Губерния - 20 мая 1934 года, Москва). Русский философ, инженер, мыслитель, основоположник
Покоелогии.
Просвирин-Мирский родился 10 сентября 1883 года в городе Белая Церковь, в семье земского
врача Платона Михайловича Просвирина-Мирского и учительницы гимназии Аделаиды
Александровны Сахоровой. Окончил белоцерковскую гимназию с золотой медалью. После
смерти отца семья переезжает в Санкт-Петребург, где П-М поступает на историко-философский
факультет Санкт-Петербургского университета. Его магистерская диссертация “О покое
статическом и динамическом” в целом вызвала одобрительные отклики, хотя была отмечена
некоторая неакадемичность его рассуждений. В 1904 году П-М опубликовал одну из своих
первых программных работ “Метафизика покоя”, где он развивает парадоксы Зенона о
движении и покое, разделяя однако понятия покой и неподвижность.
«Нужно объяснить почему покой и неподвижность это разные вещи. Например маятник с
физической точки зрения в своей крайней точке колебания находится в один момент в
неподвижности, но сила тяжести тянет его вниз. А точка покоя маятника, это точка равновесия,
куда он стремится под воздействием силы тяжести. Можно сказать, что покой - это точка
равновесия всех сил, когда уже не может возникнуть новое движение».
В 1908 году П-М начинает преподавать на высших женских (Бестужевских) курсах и параллельно
работает над своим главным трудом «Дух и покой». Центр его интересов смещается от
метафизики к проблемам историческим и общественным. Он предлагает рассматривать мир
объективированного духа (культуры, норм, традиций, научного познания) как статический покой,
а мир субъективированного духа (искусства, откровения и революционных преобразований) как
динамический покой. Рассматривая историю с этой позиции, он видит эти две главные
противоборствующие силы, как необходимые и дополняющие друг друга, но неспособные
смириться и признать свою ограниченность. Главной проблемой его философии становится
поиск симбиоза этих двух сил и проблема дальнейшего гармонического развития человечества.
В качестве яркого примера такого симбиоза он приводит феномен сибирского шаманства:
«Шаман, фигура с одной стороны уважаемая, но с другой изолированная и в чем-то даже
нежелательная в повседневной жизни. У чукчей, например, парадоксально сочетается доверие
к шаману как носителю сакрального и насмешка над ним, как над простым членом социума.
Сибирский шаман не выполняет все религиозные обряды, а только отдельную категорию
обрядов, связанную с блужданием души и редких обрядов, связанных с исключительными
вопросами жизни социума. Шаман - это динамический покой социума, а традиции и обычаи -
статический».
Европейскую известность П.-М. приносит курс лекций «Покой и эволюция», прочитанных в
Гейдельбергском университете в 1913 году, где П-М выявляет два полюса эволюционного
развития:
«Под действием сил эволюции живые существа изменяются и приспосабливаются к
окружающей среде. Точку равновесия их собственных потребностей и противоборствующих им
сил природы мы назовем точкой статического покоя. Но отдельные существа испытывают
потребность выйти из этой точки. Ими движет сложно объяснимая с точки зрения науки
потребность выйти за пределы привычного круга жизни. Можно назвать это любопытством или
потребностью в реализации себя как отдельного субъекта мироздания. Такую мысленную точку
реализации их потребностей в новом, точку острого соприкосновения с реальностью, мы
назовем точкой динамического покоя. В конечном счете именно их абсурдная и нелогичная
потребность открыть для себя новое, служит залогом выживания вида, ведь именно они
способны приспособиться к резким и катастрофическим изменениям окружающей среды».
П.-М. в соответствии со своей философией принимает революцию 1917 года и пишет ряд статей
о том, что его философия может быть полезна в новом государстве. Однако все его попытки
сближения отвергаются. В. И. Ленин так пишет о П.-М. «Нам не нужен буржуазный покой
Мирского, единственное что нам нужно это нормальный рабоче-крестьянский отдых».
Философ устраивается преподавателем истории в инженерном училище. Неожиданно, в начале
двадцатых годов, его философия обретает поддержку в руководстве народного комиссариата
путей сообщения, где П.-М читает несколько лекций для рабочих путейщиков. Материалы этих
лекций легли в основу небольшой книги «Покой на заводе и в поле». Избежав насильственной
высылки на «философском пароходе», он ищет пути приобщения к энергии покоя самых
широких масс и участвует в устройстве комнат для отдыха локомотивных бригад. Его
деятельность теперь направлена на создание особых машин для покоя. Такие
приспособления для покоя предполагается размещать прямо рядом с рабочим местом: в цеху
или мастерской. Большинство подобных проектов осталось на бумаге, а те, что были построены
не пользовались популярностью у трудящихся и были демонтированы.
Во второй половине 20-х годов, отстраненный от возможности публикаций, П.-М. разрабатывает
свою концепцию города будущего, в которой главное место отводится машинам покоя. Отвергая
градостроительные идеи, где пространство для отдыха и пространство для труда
противопоставлены друг другу, он предлагает установить капсулы покоя прямо на рабочих
местах, сравнивая такие конструкции с лишайниками, внутри которых симбиотически
сочетаются грибы и водоросли. Энергия покоя должна объединить не только людей в одном
городе, но и разные города, для чего между городами должны быть устроены особые
передатчики покоя. В последней своей работе, «Всеобщий покой» П.-М. видит главную задачу
человечества, в объединении через энергию покоя всех ныне живущих людей.
Последние годы жизни П.-М. прошли под знаком полной изоляции. В газете «Гудок» была
опубликована статья «Философы - покойники», уничтожавшая последние возможности
сотрудничества философа с государственными учреждениями.
20 мая 1934 года П.-М. умер в своей квартире.
МАША СУМНИНА
Володя, привет.
Меня, в настигшей нас книге Айваза, привлек эпизод с лыжами - это такой типичный механизм
сна: тебя тащит какая-то сила сквозь быстро мелькающие миры, а ты сам неподвижен,
но являешься монтажной склейкой для пространств и сюжетов.
Интересно, что цитата из «Другого города» из-за которой все началось: «Это было
откровение, дошедшее к нам от сфинксов, которых мы видели лежaщими на облупившемся
металлическом кaркaсе кровaти, стоящей посреди пустого зaснеженного поля нaд
Хухлями, когдa нaм было восемнaдцaть лет, во время нaшей обычной прогулки» - у меня на
сознательном уровне не отразилась, но сразу проникла в подсознательное и уложила
в кровать.
Я думала о том, что теперь у меня наступила стадия остановки, накопления (или
освобождения?). И значит я могу делать что мне больше всего нравится - спать.
Цепочка началась с лыж. Сначала я просто хотела идти на лыжах по снегу. Я купила белый
комбинезон и наклеила на спину красный круг, как отсылку к YOU ARE HERE, как обозначение
присутствия. Мне помогали Петрушка, Петя и Миша (хотя последние два без энтузиазма).
В Тимирязевском лесу нашли развилку, которую захотелось использовать.
По дороге встретили немецких овчарок-близнецов. Каждая держала в пасти по красному
шарику.
На пути к развилке стоят удивительные ворота - символ борьбы, символ неразрывности
пространства, воплощенный в рваном и гнутом железе - сколько раз решетку, преграждающую
путь, заваривали, столько раз ее разгибал поток посетителей, прокладывающих путь.
Когда мы приблизились к этой щели, с той стороны к ней подошла кругленькая старушка
с красным шаром на голове.
Она сюда - мы туда.
Там - березы. И трактор красный. Я приблизилась к одному белому пятну на дереве, на нем
оказалась крошечная цифра 99.
Мы вышли на развилку в сумерках. По аллее к нам двигалась собака-гербарий - плоская борзая
и ее седобородый спутник.
Камера наезжает на круг у меня на спине. (Довольно жутко когда эта штука разрезает
лопастями воздух прямо у затылка).
Монтажная вклейка: моя рука наклеивает на красный круг на спине - круг с видом на меня,
стоящую на развилке - вид сверху.
Квадрокоптер поднялся в воздух и снял, как на развилке я расхожусь - from here - и во всех
направлениях - каждый мой выбор дороги на развилке приводит меня в место, которое мне
нравится. Или нравилось. Имело для меня значение.
Я смонтировала фильм, про путь. И про 360 градусов. Сделав это, я вдруг поняла, что до
недавнего времени я смотрела на мир под узким углом, очень ярко освещенном, но узком. Мне
казалось что я обладаю тайной сияния. Не без некоторого, даже, высокомерия. А теперь свет
рассеялся, зато угол зрения расширился. Я на перекрестке, и могу видеть и себя и другое со
стороны, отстраненно. Правда без сияния.
Вчера мы пошли в мастерскую. Миша уложил меня спать на подоконнике, включил проектор и
ушел, притворив дверь.
Сначала мне был тревожно - я лежала спиной к медиа, от которых зависело получится ли что-
то из моего плана, я лежала спиной к незапертой двери. К тому же страшно жарило спину -
и мне казалось, что это проекция выжигает мне кожу, особенно красная точка на моей спине,
как лазерный прицел.
Но меня быстро увлекло рассматривание мира за окном, за птицами и дымами, домами,
красными машинами, солнцем.
И жар за спиной превратился в детское воспоминание о кабинете физиотерапии, который был
чем-то почти волшебным, торжественным, с его тайными запахами, с полутьмой и
медитативной сосредоточенностью на отдельно взятой части тела.
В наблюдениях и полудреме прошло два часа, за которые на моей спине прошло гораздо
больше времени - и лето и зима, и другие года. А ты увидишь как за двадцать минут село
солнце.